Не говоря уже о временных союзниках Святослава — венграх и печенегах, возможно волохах Нижнего Подунавья, ни одна из трех частей Руси, принадлежащих к его державе, не обладала ни полным набором сущностных признаков ранней государственности, ни одним из них в полном объеме.
К «боярам» же, не входившим в его дружину, князь прислушивается не более, чем к «прочим людям» в иных обстоятельствах: «киянам» в 968 г. «новгородцам» в 970 г.
Предполагается возможность и допустимость самостоятельных от своего князя действий бояр, что предусматривает и договор Святослава с Иоанном Цимисхием: «и иже суть подо мною Русь, и прочий до конца века яко николи же помыслю на страну вашу.
Здесь нет ни замены племенного, этнического деления на территориальное, ни отделенной от «народа» публичной власти, обладавшей аппаратом с преобладанием функций внутреннего подавления.
В данном случае это признак силы власти — авторитет князя среди тех, чьим мнением он дорожит, настолько высок, что он может позволить себе пренебречь внешними эффектами, его подчеркивающими: одевается, как все, сам гребет в лодке и т.д.
На мысль о разном статусе подданных по отношению к «катархонту» наводит формула договора в изложении ПВЛ: «аз же и со мною и подо мною да имеем клятву.
Созвучие протоболгарского «кав-хана» второго лица в государстве, и кагана для славяноязычных болгар X в.
В осуждении же в форме антитезы тех князей, которые «збираху многа имения», проглядывает идеологическая подготовка лишения князей права иметь земельную собственность в пределах Новгородского государства, ставшего фактом при наследниках Александра Невского.
Созвучие протоболгарского «кав-хана» второго лица в государстве (Койчева, 1987), и кагана для славяноязычных болгар X в.
Византийские историки передают титул Святослава как «катархонт» и «архиг».
Идеологическое же содержание вводного пассажа НПЛ — осуждение приглашаемых в Новгород князей XIII в. (особенно Ярослава Всеволодовича) за превышение судебной власти («виры и продажи») и использование ее в целях личного обогащения, вплоть до отдачи суда на откуп (Мартышкин, 1992, с. 232).
В этой связи под осуждаемыми методом антитезы современными летописцу князьями подразумеваются Всеволод Ярославич и Святополк Изяславич, а под теми «погаными», которых «за наше несытство навел Бог», — половцы, опустошавшие окрестности Киева (в том числе Печерский монастырь) в 1093-1096 гг.
Итак, с финансовой точки зрения власть Святослава была для Руси необременительной, хотя и доходов его «имперская» политика никому, кроме его войска, не приносила.
Поскольку ни реальная византийская и болгарская, ни гипотетичная хазарская дань в Киев не поступала, вся оседая на Дунае, оставленные на Руси сыновья Святослава, а ранее и Ольга, должны были «кормить» себя, своих бояр и дружины за счет эндоэксплуатации округ Киева и Новгорода, земли древлян.
Главное, что все же остается непонятным из источников, если исключить иностранных наемников и союзников, союзных или «порабощенных» болгар, — процентное и ролевое соотношение «воев»-ополченцев и дружины в Дунайской армии Святослава, степень выполнения дружинниками административно-управленческих и фискальных функций в Болгарии в соотнесении с местным аппаратом во главе с царем Борисом.
Территориально-политическая прочность подобного разнородного образования зависела не только от позиций правителей его отдельных частей, но и от хороших отношений и с большинством печенежских орд, контролировавших сухопутные маршруты, и с Византией, флот которой с 941 г.
Кстати (на что не обращали внимания исследователи), в летописном тексте Претич прямо не называет своим князем Святослава.
Наименее тесно был связан со структурой этого образования Новгород, который, только оказавшись без князя и дружины в условиях вероятного утверждения в его городах-соперниках — Полоцке и Ладоге (более гипотетично — Бело-озере и Ростове) независимых от Киева конунгов-князей, попросил себе князя — Рюриковича.
Увеличение общего числа голодных и безработных в стране ухудшало экономическое положение работающей части пролетариата.
